(из 1 раздела про Воскресенск )
Лето 1977 года. ССО Воскресенск … Отряд отрядов! Гордость МИХМа и ближайших окрестностей. Самые высокие из комсомольских комитетчиков, и даже партийных, не брезговали командовать этим отрядом.
И в самом деле: индивидуальный набор бойцов, никаких женщин и детей, специализированные бригады, отрядные самосвалы с собственными водителями. Такой ССО уже можно было назвать (по современному) строительной подрядной организацией.
Набирал людей и натаскивал лично Анатолий Ряузов. Те, что не были, или не становились, его людьми (а пытались, скажем, опираться на комиссара Тимонина) в отряде не выжили. Так отменялись даже мелкие остатки вольного духа. Все было жестко и однозначно, каждый боец ставился на определенное место, и оставался на нем до конца. Что-то вроде железной когорты, развернутой в боевой порядок.
Структура отряда тоже была задана изначально. Бригады создавались под бригадиров, каждой из них отводилась вполне определенная роль. Бригада, которой назначено было стать передовой, на которую все должны были равняться – бордюрщики Николая Намоконова. Бригадир – невелик телом, но грозен видом и манерами – мускулистый каратист с репутацией несшибаемого единоборца.
Две неприметные бригады (плиточники и каменщики), призванные жить тихо, вне конкурса. Их бригадиры, Михайлов и Карасев, получили свои места за какие-то неведомые достижения или заслуги. Главное, на что они рассчитывали, прожить сезон спокойно, без административных катаклизмов. Так оно и вышло.
Особый, потрясающий вариант – не передовая, а эталонная единица – плиточники Роберта Саламова. Эта бригада не должна была указывать всем дорогу, как путеводная звезда, она тоже стояла вне конкурса. Но! Она должна была служить вечным живым укором, чтобы никто не воображал о себе лишнего. «Если бы все работали, как Роберт», - эти слова не моя импровизация, а цитата. Роберт, надо сказать, прекрасно подходил для своей роли. Неутомимый работяга, отличный бригадир-организатор, превосходный мужик, при этом красив и великолепно сложен. Кроме того, действительно хороший врач.
Одна из двух оставшихся бригад (плиточники Каткова и кровельщики Глухова) должна была, еще сама того не подозревая, сыграть роль «мальчиков для битья». Какая из двух – решат будущие обстоятельства. И в этом заключался весь выбор. Я попал в бригаду Каткова.
Работу мы начали не с плитки. Первый день, пока шел развоз материала, весь отряд вышел на постройку забора. Нужно было оградить насосную станцию. На второй день осталась только наша бригада, и колотила его в пять топоров до полного завершения. Забор дал хороший заработок, но в актив бригады его не зачислили. День перед сдачей забора я проработал в еще формирующейся будущей бригаде Саламова, где впервые увидел, как кладут тротуарную плитку. Пока, до поры, нами командовал Клевченко. Серик Сейдуманов, тоже член бригады Каткова, был отправлен во временную транспортную группу. С Юрием Катковым, на завершающем осмотре и доводке забора остались два Коли – Петров и Морозов, так и вошедшие потом в его «гвардию».
К слову сказать, рядовые стройотрядники четко подразделялись на две разновидности. Одни, я только что назвал их гвардией бригадиров, практически весь сезон работали в составе одной и той же бригады. Вторые – назовем их подкреплением – постоянно перебрасывались из бригады в бригаду. В том числе иногда в свою, в которой продолжали числиться. Можно ли утверждать, что одни по сравнению с другими были лучшими работниками? Вряд ли. И там, и там были и трудяги, и прохиндеи (немного, но не без того). Но товарищеская связь со своей бригадой непоправимо нарушалась, и к концу сезона все подкрепленцы ощущали себя как бы еще одной неформальной бригадой.
Ряузов на первых порах старался (в отличие, скажем, от Перина и Сорокина) не дробить бригады, но обстоятельства были сильнее, и скоро все пошло по накатанному стройотрядовскому маршруту. Но формально эта практика была вне закона и официально не признавалась.
Роберт сформировал бригаду и двинулся в полную силу, проблемы Намоконова еще не вылезли наружу, но Катков, располагая неурезанным составом людей, по выработке не отставал, а иногда и опережал. К тому же в бригаду Каткова прибавился Женька Осокин, местный воскресенский михмовец. Такое положение, похоже, не входило в планы штаба, и гроза разразилась.
Удары посыпались на бригаду кровельщиков. Им не с кем было сравниваться, как, например, плиточникам, поэтому ругать их можно было за что угодно. К тому же люди они были в основном взрослые, держались независимо. Опять же, множество осложнений, которые, при желании, совсем не принимались в расчет: необходимость разогрева битума, монтаж на каждом новом месте подъемных блоков, частые переезды.
А тут еще как раз вовремя подоспел большой объект: с жилых домов кровельщики перешли на крышу ледового стадиона «Химик». Бригаду усилили людьми, перебросили от Каткова меня и Сейдуманова, из бригады Михайлова пришел Черемных. На комиссара Тимонина было возложено дополнительное курирование. Дело казалось бы и шло: Зимин (Варила) поднимался затемно, разогревал битум, его затем без задержки в два приема закидывали на самый верх (Алексеев и Емельяненко вручную тянули канат). Что и как делалось на верху – не знаю, работал на промежуточной крыше. На верхнюю не поднялся ни разу, просто не было достаточных пауз.
Но скажу одно, обошлось без жалоб на качество. Если бы были, досталось бы всем нам. А темп работы, кто его знает? Во всяком случае, вырабатывали весь битум еще до вечера.
Однако кровельщиков постоянно склоняли – плохо работают. И в самый разгар работ на «Химике» оштрафованы Захаров и Глухов. За нарушение техники безопасности. Прилюдных разборок, разумеется не было. Захаров ушел сразу, Глухов, как бригадир, завершил объект. После этого сдал бригаду Николаю Конкину.
Я вернулся к Каткову, там как раз выкладывали дорожки и площадки на территории детского сада. Ребята уже сработались и с моим возвращением Юрий, наконец, запустил давно им намеченный способ укладки площадок – два плюс три. То есть двое с мастерками только выравнивают раствор, а трое только кладут плитку. Саламов никогда так не работал. У него всегда на кладке было трое (Казаков, Титов, Опарин), каждый в своем углу, а двое на обеспечении материалом.
Закончив с детским садом, наша бригада перешла на дорогу вокруг больницы. Это не площадки и тротуары, широкая полоса, сразу можно дать большую выработку. Дорогу мы снова клали тем же способом, а раствор, целыми машинами принимали сразу в место укладки, то есть без всякой перекидки. Катков снова стал опережать Саламова.
Вкратце следует сказать об отношении к труду в Воскресенском отряде. Леность за спиной своих собригадников осуждалась и на Камазе, и на БАМе, причем не всегда словом, иногда и действием. Не собираюсь называть ни тех, кто подвергался экзекуции, ни тех, кто участвовал в этих сомнительных делах. Но сам факт замалчивать не хочу. В Воскресенске же, где работа в основном была не ломовая, виной бойца перед бригадой было и неумение что-то сделать, и бездумное ворочание, вместо разумного решения. Кивать на других не приходилось, если кто-то вовремя что-то не сообразил и не предложил, рейтинг его среди своих сразу падал. Стараться сделать за день больше считалось в порядке вещей. Все помнили, что приехали заработать.
Катков не успел закрепить высокие показатели, в передовой бригаде бордюрщиков наметился полный провал, и ее стали резко усиливать. К тому же Конкин, один из двух лучших бойцов Намоконова, ушел к кровельщикам бригадиром. В числе других подкрепленцев я перешел в бордюрщики, и до конца сезона работал то у них, то на кровле. К Каткову больше не возвращался, но продолжал числиться, тем самым, как потом выяснилось, снижал их показатели. Катковцы работали то втроем, то вчетвером, а считалось, что их шестеро. Серик Сейдуманов тоже продолжал числиться у Юрия.
Бордюрщики зашились на очень видном и представительном объекте. Они благоустраивали улицу Менделеева – центральную в Воскресенске. Снимали бетонный бордюр и заменяли на гранитный. Только снимали и заменяли – очень причесанные словечки. Старый бордюр выламывали, новый – вгоняли. Гранитные куски, обработанные по двум смежным плоскостям, с тыла могли представлять что угодно; любые выступы, наросты, или наоборот – впадины. Попадались и неимоверные глыбы, под которые приходилось раздалбливать место или, как айсберг, зарывать в землю на две трети тела.
В общем не то, что стандартные бетонные брусочки. Кстати, эти самые брусочки, которые отбивались и выковыривались на Менделеевской, мы же устанавливали на параллельной улице Победы. Но ставить их было проще, и эта работа проводилась периодически, большими субботниками, силами всего отряда. Где-то уже во второй половине августа.
У намоконовской бригады произошел затык с отбиванием бетонного бордюра. Ставить-то гранитный они успевали, а освободить для себя же место…. Спервоначалу они били ломами, надеясь на слабое сцепление. Я сам знаю по опыту, что иногда бордюр только сидит за счет веса, а ковырни – раствор от него отскакивает целыми пластами.
Здесь был не тот случай, и через несколько дней Муравьев, наш главный работодатель, выделил компрессор. Но что-то опять не шло. Вслух не обсуждалось, однако просачивалось: жаловались, что часто ломаются пики отбойников, новые приходится ждать. Помню еще обрывок из боевого листка, там пики названы скарпелями: «…Мы взываем ко всему, чему только можно, в том числе к Пушкину: «Товарищ, верь, найдется он Скарпель стальной и очень нужный. И не приснится этот сон, Мучительный и очень грустный». Передаю по памяти, но уверен, что точно.
«Я этого не писал, - сказал наш Пушкин, прочитав заметку, - Александр Сергеевич тоже».
В общем, к середине сезона, когда мы были брошены на усиление бордюрщиков, они колотились на последней трети левой стороны улицы Менделеевской. Правая была еще не тронута. На отбойнике стучал лучший боец Намоконова – Генка Корягин. Подкрепленцев приставляли к нему на подмогу, с ломом и лопатой.
Зачем, казалось бы, лом и лопата? Можно ведь освободить бордюрный камень одним отбойным молотком. Можно! Но на это уйдет с полчаса. К тому же, если отбойщик нетерпелив, и будет отбойником не только разбивать, но и отламывать куски, в конце концов сломает пику.
Вот тут и важно значение напарника. Отбойный молоток пускает только глубокие трещины в монолите раствора и, не задерживаясь, идет дальше. А лом и мышечное усилие напарника завершает дело, выворачивая обломки и сам бордюр. Если у напарника достанет силы и старательности, он еще успеет и траншею лопатой прочистить. Тут и был затык у Намоконова, не мог он на весь день выделить на отбойник достойную двойку, с кем-то надо и бордюр ставить.
А теперь, с усилением бригады, Генка мог не только стучать по полдня, но и сам выбирал себе напарника. Траншея стала быстро уходить вперед. Пики тоже перестали ломаться. И как только добили левую сторону, на правую штаб выделил ударные силы.
Из бригады Карасева перевели Шкафа – Александра Леонова, в прошлом самого сильного БАМовского бойца после Карела Шимана. От кровельщиков был переброшен Володька Емельяненко – резкий, задиристый молодой человек с неуживчивым характером, но зато с мощным торсом и руками. И даже – святая святых – от Роберта забрали Калитеевского Виктора.
Привезли второй шланг и молоток, присоединили к тому же компрессору. Генка Корягин, как самый опытный бордюрщик, вернулся в бригаду. А мы встали к компрессору в две двойки и понеслись! Четвертым, в паре с Калитеевским был я. Колотили мы несколько дней, с утра до вечера, прерывали нас только обильные, но короткие ливни, от которых прятались в ближайший подъезд.
За эти несколько дней мы раздолбали вдрызг и хлам всю правую сторону. Громили весело, только Леонову доставалось от Емели. В Воскресенске Шкаф не захотел признавать своего БАМовского прозвища, которое там среди своих его не обижало. И тогда Емеля заявил, что будет называть его – «Малёк». И называл, и всячески подкалывал. Хорошо, улица скоро кончилась и все, кроме меня, вернулись назад по своим бригадам.
За такие достижения бригада Намоконова прочно и навсегда стала на первое место. Получила и грамоты и самые обильные премии. В своём штатном составе…
С Витькой Калитеевским мы проработали напарниками еще несколько дней в самом конце сезона в кровельной бригаде. Это был второй случай за все три стройотрядовских года. К тому моменту все бригады уже вышли на финиш, а у кровельщиков «горели» несколько незавершенных домов. Им дали в подкрепление четверых, кроме нас еще Черемныха и Сейдуманова. И носились мы в последние дни с дома на дом, по три раза на дню монтируя и сворачивая блоки и лебедку. Последнюю крышу долатали вечером, в день завершающего банкета.
Когда вернулись, мы еще увидели этот банкетный стол, обпитый и объеденный со всех четырех сторон. Ребята, кроме группы ликвидаторов, уже разъехались. Мы выехали следом, последней электричкой, вшестером, включая мастера-Олега и Ряузова.
Кстати, не следует думать, что с банкетом кровельщиков прокатили. Кое-что нам предусмотрительно завезли на последний объект. Там же во дворике мы и посидели, сложив квадратом четыре неизрасходованных рулона рубероида.

Добрый день, Владимир. У меня опять мемуары. 1 раздел я дописал, но хочу немного подправить. Посылаю начало 2 раздела, может быть тебе будет интересно.
Раздел 2. Быт.
В своих самодеятельных песнях мы, как нам того и хотелось, называли себя первопроходцами. Конечно, в каком-то смысле, каждый строитель – первопроходец. Приходит на нетронутый, а то и загаженный пустырь, оставляет же после себя вполне пригодное здание, вдобавок еще и благоустроенное. Но настоящими первопроходцами, пионерным десантом в дикий и тем более суровый край стройотряды не были. Во всяком случае, МИХМовские моих лет.
И это очень хорошо. Не хватало еще бросать зеленых юнцов в экстремальные условия. Достаточно того, что они шли туда, где некому было взять на себя всю тяжесть и грязь не самой привлекательной работы. И ни к чему было усугублять тяжелым бытом и без того нелегкую долю стройотрядовца. Надо отдать должное всем трестам и различным строительным управлениям, под флагами которых мы работали. Нас не заставляли спать вповалку на земле и питаться подножным кормом.
Мы жили в палаточных лагерях – то есть временных сезонных поселках с минимумом удобств, но минимумом твердым. Не знаю, кто строил лагерь «Кама», наши предшественники – студенты или настоящие строители. В моих глазах именно этот лагерь представлял собой тот достаточный минимум : три ряда палаток, поставленных на деревянные каркасы, с настеленным полом и дощатым тамбуром (предбанником). С наружи предбанника, у каждой палатки, навесик и столик со скамейкой. Бетонные дорожки вдоль палаток и к местам общего пользования : туалету, типа сортир, холодной душевой, кухне. Для кормежки подобие полевого стана – ряд столов со скамьями под навесом. И даже центральный плац для линеек, и на нем несколько высоченных мачт.
Наши соседи по «Каме» - ереванцы, втормедовцы (МОЛГМИ) и «щучкины дети» (из Щукинского театрального училища) вполне удовольствовались полученными в лагере благами. Армяне, правда, добавили телевизор, смотрели чемпионат по футболу. И как на смех, именно в это лето победил «Арарат». Ох, и шуму было на их половине («А вот она какая Армения моя!»).
Но МИХМ посчитал, что в лагере «Кама» кое-чего не хватает. Во-первых построили три курилки (по одной на отряд). Во-вторых – пригнали три вагончика. Два из них заняли штабы отрядов, третий пошел под медпункт. Дело, бесспорно, хорошее, нужное. Правда, маловат оказался вагончик; случилась дизентерия – под изолятор пришлось освобождать целую палатку. И, в-третьих, когда наш первый линейный уже скреб улицу, два других отряда задержались на день в лагере и в числе прочих мероприятий возвели монумент. Вкопали мощный телеграфный столб, сверху приколотили площадку, а на нее – ярко раскрашенную тачку. Вокруг этого столба потом разыгрывала представления агитбригада, в основном люди из пятого отряда Верхоломова. Из нашего Васька Перин бойцов в агитбригаду не давал, а что представляла собой самодеятельность 1го линейного, я опишу в третьем разделе.
Тут стоит упомянуть, как нам случилось увидеть образцовый лагерь, так сказать, студенческий «Артек» камазовского образца. Где он находился – сказать не могу, прогулок, а тем более экскурсий мы по городу не совершали, я до сих пор смутно представляю географию Набережных Челнов. Мы втроем : Воронов, Козицкий и я, еще квартирьерами, приехали в этот лагерь на денек, якобы чуть-чуть что-то подправить и разнести кровати. В «Каме» по предварительным оценкам не хватало на всех палаток. Оказалось, что палатку в этом шикарном лагере нам никто не приготовил, под нее еще надо было, как минимум, соорудить каркас. Мы потолкались там часок, со своим молотком и рукавицей гвоздей, и, в конце концов, уехали. (В штаб к Тимонину, где доложили, что выполнить задание не видим возможности).
Но лагерь разглядеть успели. Особенное впечатление он произвел на Ковалева, так же оказавшегося в тот день в высадившей нас машине. Чем же он отличался от «Камы»? Дорожки, но с бордюрами, выкрашенными в два цвета. Палатки все новенькие, а не выцветшие с позапрошлого лета. Наши дважды перезимовали под снегом. Не сухая трава, а подстриженный газон. То ли местность там была влажнее, то ли его поливали. Кругом, на палатках, на столовой – флаги и красные полосы транспарантов.
И по периметру ограда: ровный штакетник из струганных, крашеных реек. Наш-то лагерь был открыт прямо в степь, вернее в Сабантуйское поле ( о нем тоже в 3м разделе).
Полагаю, что заслуживающим внимания отличием в том «Артеке» была горячая вода в душе. Но не ручаюсь! Это сейчас мой искушенный глаз разом бы выхватил трубу котельной, но тогда я мало что знал о подобных вещах.
Одним словом, тот же палаточный лагерь, но тщательно припомаженный. Но Ковалев, как только вернулся, сразу принялся за флаги. Циник и себялюбец Юрка Воронов высказался по этому поводу: «Саша после того лагеря готов яйца красной краской выкрасить».
В общем, так мы жили в палатках, значительно уступая по бытовым трудностям воспетым геологам и целинникам. У всех были вполне годные пружинные кровати, по всем правилам застеленные, а на Камазе даже и тумбочки. Следует заметить, что Камаз, конечно, представлял более обжитой регион. А в 1975 году, в канун пуска автозавода, он вообще кишел стройотрядами со всей страны. Другое дело – БАМ. В 1976 до победного костыля было еще далеко, и, кроме того, никакое, даже теоретически возможное скопище студентов не могло бы заполонить его огромную территорию.
Поэтому лагерь отряда «Магистраль» стоял вдали от всего. Исключение - 4 домика Второго Разъезда и передвижная база путейцев-улькановцев. Шутя мы называли их «конкурирующая фирма», но на деле бегали за всякой помощью. Мужики там были крепко пьющие и крепко работающие – живой советский парадокс в полной красе ежедневного воплощения. К нам же ко всем они попросту обращались «Саня», и не просто так – в отряде каждый третий был Александром, во всех сочетаниях. От Александра Ивановича до Александра Леонардовича. Даже два Александра Александровича (Целиков и Фролов) за такое упорство в имени наименованные Сын и Внук.
Лагерь на нетронутой лесной опушке был, таким образом, полностью построен силами квартирьеров и подоспевшего следом отряда. Он стал бесчисленным повторением БАМовских и Камазовских лагерей с палатками, мачтами и сортиром. И даже, в отличие от «Камы», столовую выстроили не навесом, а в виде большой открытой веранды. Это было очень хорошо, так как БАМовская мошка, в отличие от Камазовских ос, не любила закрытого неба и не шибко нас донимала во время завтраков, обедов и ужинов.
Итак: три палатки веером (каждая смотрит дверью на столовую), центральная курилка, фонарь на большом столбе, на всгорке неизбежный штабной вагончик. И даже дорожка, та самая несчастная дорожка, которую мы мостили битым кирпичом в компании с Конопатовым.
Дорожка, как и все показное благоустройство, была инициативой комиссара Миши Латыпова (он хороший человек, и не на том будь упомянут). Мы колотили кирпич на каком-то брошенном фундаменте (или просто свалке) обухами топоров и потом отсыпали на кратчайшем пути между будущей столовой и будущей курилкой. Замостили от и до, а вот укатать кирпичные осколки было нечем. Трамбовать же вручную идеи никто не высказал, зная, какое последует воплощение. Так и осталась полоска битого кирпича, а вдоль нее, с двух сторон, плотные утоптанные тропинки. Если же кто вступал ненароком на эту кирпичную дорожку, особенно в кедах, тут же стонал или матерился от боли в ступне. Это было не то, что пройти по битому стеклу, но чем-то похоже.
Мачты и флаги – особая тема. Может быть, кто-то в высоких штабах и желал, чтобы день в его ОССО начинался с поднятия флага…. Не знаю, но на самом деле начало дня в стройотрядах знаменовалось выкриками бригадиров и командиров, требующих печатно, а чаще непечатно, чтобы вся эта ленивая кодла наконец поднялась. Дальше недружный выход, развод на работы, нагоняи и втыки за вчерашние грехи. До флага ли тут с горном и барабаном?
Но мачты ставили, и флаги поднимали. Я уже упоминал, что в лагере «Кама» стояло четыре мачты. И все на манер падающих башен, каждая в свою сторону. Одну мы, квартирьерами, завалили и поставили наново. Не очень прямо, но как сказал Санька с ТК, «по сравнению с другими, она вообще снегурочка». И подняли флаг – несчастную красную маечку Сергея Алейникова. Так она и болталась на ветру до приезда отрядов.
На БАМе требовалось поднять целых четыре флага, по числу дружественных стран, представленных в ССО. С польским и чешским было проще – их сшили из советских, с кусками простыни впридачу. А вот для венгерского требовалась зеленая полоса. Ее комиссар Миша решил промазать зеленкой. Через пару недель эта полоска побелела, и чей стал флаг – непонятно. Впрочем, наши иностранцы смотрели на это весьма здраво, без международных обид. Более того, когда поляков спросили, как правильно укрепить польский флаг: так или вверх ногами, они только переглянулись. К счастью, комиссар был в курсе и повесил правильно.
Как это кому не покажется мелким, гораздо чаще среди бойцов обсуждалось, не как висят флаги, а что сегодня на обед. Не знаю, насколько она стара, но в наше время бытовала такая присказка: «За едой говорят о женщинах, за работой об еде, а с женщинами – о работе». А так как в любой день работали мы дольше, чем ели, то, уж поверьте, о женщинах говорили до невероятия мало. Зато с каким вожделением вспоминали! Кто-то шашлычок и отбивную котлетку, а в основном – или булочку, обильно намазанную маслом или жареную картошку. Ароматную картошечку, целую сковородочку!
Из этого легко сделать верный вывод – кормили нас весьма не жирно. Чем Камаз был лучше БАМа или наоборот? Попытаюсь ответить.
Не могу огульно похаять кухню лагеря «Кама», готовили там разнообразно и, в общем, питательно. Недаром верхние штабисты любили заезжать к нам подхарчиться. Чаще прочих – тэбэшник Гудков, хотя, как мне думается, получали они там в штабе всякие кормовые и суточные. Но вот не нравилась ему чем-то городская столовая, или, может быть, ресторан? А нас, рядовых бойцов, преследовала одна, но существенная беда – маленькие, неглубокие тарелочки и соответствующие порции. Без всякой добавки. Категорически! Всегда ссылались, что не все еще пообедали или поужинали. За завтраком же сам Васька засиживаться не позволял. Наедались, наверное, только те, кто (вроде Тишки) не дотягивали в собственном весе до 60 килограмм. Командор (Киреев) с тоской вспоминал армейский рацион.
На БАМе всё обстояло наоборот. Один отряд в лагере, своя кухня, свои повара. Хлеба можно было взять, сколько влезет в обе руки, а каши – хоть миску, хоть тазик. (Я не сочиняю для красного словца. Однажды, после задержки на объекте, мы с В. Калитеевским съели за ужином на пару именно тазик манной каши. То есть всю кашу, которая еще оставалась на кухне.)
Но я опять повторяю – «каша», и опять повторяю – «манная». Белая – белая. Могу даже начертать наше меню – тоже белое. Завтрак – манка, обед – суп-лапша и на второе рис, ужин – макароны. Кто не понимает – поясню, просто макароны, на воде. Ирка Люлина, одна из поварих, на вопрос «С чем?» отвечала «С таком!» Любое цветное блюдо вызывало ураган эмоций: пшенка – радость, овсянка – наслаждение, гречка – восторг, гороховый суп – обалдение.
Пытались ли мы протестовать по такому существенному вопросу (по кормежке обычно проходило первое голосование на первом всеотрядном собрании)? Ведь питались-то не на дядины, а на собственные деньги. Можно сказать – «нет», хотя Змей однажды вспылил, увидев, как Гудкову наворотили полмиски мяса. Он предложил послать столовую к черту, затребовать деньги и питаться по своему соображению. Дело не пошло дальше разговоров, хотя Гудков не стал больше торопиться пообедать первым. И только, когда съехало пол-отряда, мы начали получать сносные порции, а некоторые даже прибавили в весе. Может быть, и наш Василий Федотыч чему посодействовал, он же ведь теперь командовал и столовой.
На БАМе было проще, злодея знали в лицо. Все костерили завхоза Кулешова. Бамовцы-повторники вспоминали своего великолепного Юрина. Коля Иванченко вызывался пожертвовать собой – избить завхоза до полусмерти. Наконец, Кулешов надоел и Сорокину. В одночасье всё было решено…
Дела Кулешова принял Александр Юрьевич Шкаф. Каким он был завхозом? В общем, не хуже Кулешова, во всяком случае, не бывало случая, чтобы он в пьяном виде не мог на четвереньках взобраться к штабному вагончику. В рационе стало больше овощей, появилась картошка. А каша? Каша, она и есть каша, куда от нее денешься. Не говоря уже про макароны.
Вкратце скажу и про Воскресенск. Жили мы там в школе, занимая несколько классов. Спали в тепле, питались в городе. Правда, тамошнему школьному туалету некоторые из наших (никаких фамилий!) предпочли бы деревянный «скворечник» над выгребной ямой. А так, завтрак и обед в неоднократно руганных советских столовых ни разу ни у кого не вызвал никаких эксцессов. Конечно, поддерживало и то, что на воскресенья мы неоднократно ездили по домам.
Единственное, что было пущено на свободную инициативу – ужин. Кто-то ужинал побригадно, мы – комнатой. В нашей комнате преобладали «молодые» - не старше третьего курса. Старших только двое – Васильков и Пушкин. Но так как Пушкина скоро выгнали из отряда, засилие «молодых» стало категорически преобладающим. Васильков однако, неплохо с нами ужился. Заметно было, что он как-то мудрее, житейски опытнее; тем не менее, сам по себе, был он очень веселым парнем, мастером рассказывать анекдоты. По одному анекдоту про смелого, стойкого октябренка, лихо рассказанному Васильковым, мы стали называть его – Орленок. То есть самый старший получил прозвище, казалось по своей сущности предназначенное для самого молодого.
Наши Воскресенские ужины были пиршествами! Разумеется не по меню, а по сценарию и регламенту. Старт задал Саша Ильин. Ведь первые день-два прошли почти в сухомятке по углам. И Ильин высказал (но его мало пока кто слушал), что надо делать запасы. И вот, в первый голодный вечер вдруг выложил свой запас – большую банку консервов. Ее сожрали под восторженный благодарный рев. Урок усвоили. В понедельник притащили из дома, кто что смог. В основном – банки консервов, кроме них пирожки с булочками, вареной курятинки, рыбу сушеную, сало. Венцом благополучия стал электрический чайник Савушки (Вити Казакова).
Теперь по вечерам, после тяжелой работы, мы не спеша рассаживались и часа два под смех и оживленный трёп блаженно ужинали. Чайник кипел не переставая, запасов было на всю неделю…. То, что нам полагалось от бригад, в счет фондов на ужин, шло на тот же стол. Эти вольные беззаботные вечера сильно примиряли нас с нелегким климатом в отряде. Случалось, что к нам на чаёк заскакивали и из других комнат. Чаще всех бывал Еремей – кучерявый шофер Сашка Еременко, тоже большой шутник и балагур. Ужин наш его не интересовал, он четко ограничивался стаканом чая. Зато почесать языком – тут, как говорится, хлебом не корми.
Может быть, причина была в нашей молодости, может быть в сходстве еще не разошедшихся в разные стороны биографий, но за два месяца ежедневных вечеров у нас не наметилось ни одного конфликта или разногласия. Хотя никто не подстраивался под вкусы других: Савушка любил глодать косточки и грыз какую-нибудь весь вечер, Варила-Зимин запаривал свой густейший «чефир», Серик не признавил свинины и вздыхал по жеребятине…. Кто-то больше отмалчивался, как Черемных или Ильин, кто-то старался все время быть на виду, как Кротик (Сашка Кротов). Васильков время от времени разражался убойным анекдотом. И дружный хохот соединял всех в одну компанию. Даже резкий Емеля, заглянувший однажды на огонек, лишь слегка подшутил над уже сидевшим у нас Мальком.
Наверное пора вообще рассказать, какие у нас были внутренние взаимоотношения. Ведь не только Емельяненко был задирист и конфликтен по натуре. Юрий Катков, мой бригадир, тоже отличался нелегким

Уважаемый Автор,спасибо за ответ,я,в свою очередь тоже ответила Вам, но по адресу avaks..Скажите,пожалуйста,не намечаете-ли Вы составлять списки в глубь веков?Я частично помню список своей группы,есть и фото.1958г энергофак 520.Н.К.

Володя, здравствуй! Письмо под занавес.
Во-первых. Фото 1 ССО БАМ 75 пос Чуна, в нижнем ряду третий (после Ряузова) – Виктор Сорокин. Удивляюсь, как не разглядел его сразу. Вероятно, очки, всех делают друг на друга похожими.
Во-вторых. По Камазу 75. Над пятью линейными отрядами был штаб. Я вспомнил его состав: командир – Волков, комиссар – Тимонин, инж. по ТБ – Гудков, мастер – Талачев (Александр, один из трех братьев Владимира Сергеевича). И еще для чего-то врач, ее называли «доктор Вера» - имя это или прозвище, не знаю.
До свидания после 10 августа.

Владимир, спасибо! Между прочим зря охаиваешь свои собственные воспоминания, я их прочитал с большим интересом и даже кое-что как бы узнал заново. Я имею в виду, например, факельное шествие, у нас оно тоже было, но я тогда мало что понял.Сейчас перешел ко 2му разделу, но на две недели исчезну из доступной зоны(отпуск).Потом постараюсь связаться.
Попутно, описывая Воскресенск, вспомнил что не назвал по нему еще троих, а именно: Тимофеев Сергей (другой), Александр Фролов, Савин Игорь.
Насчет фотографий я не забыл, делаю, но есть проблемы чисто технические. Кстати, возможно не у меня одного.
Большой привет и дальнейших успехов.

Начнем по порядку, с Камаза. Быстро прошли первые развеселые дни. Особенно первый, когда все вышли, как на субботник. Без бригад, всем отрядом разом. Выданные нам из резерва Камдорстроя лопаты только насмешили. Назвали их «пионерскими», а были они своей металлической частью вдвое длиннее и в полтора раза шире стандартных совковых. «Сачковых» - так мы их стали называть. Прочухал ситуацию только опытный Витька Фролов. Моментально добыл в какой-то куче мусора обычный совок, перенасадил и, хотя дальше пахал, как зверь, к концу дня остался в норме. Остальные до поры до времени только хихикали.
Задача была – очистить проезжую часть новой улицы от чернозема, нагребенного на асфальт после отсыпки газонов и основательно укатанного. Наш 1 линейный отряд растянулся по всей улице. Швыряли в кузова самосвалов, таскали носилками. Солнце жарило вовсю. Пыль, пот, чернозем. Когда садились в автобус, ехать на обед – выглядели как черти. Но вот появился Боря Ицыгин. Его встретил дружный рев восторженного изумления, так пропылиться и перемазаться не удалось никому. В автобусе было жарче, чем на улице, это добило. На полдороге все уже молча тяжело сопели. Пришлось Ваське, в обход запретов, направить автобус к пруду. Только окунувшись, народ ожил и мог спокойно орудовать ложкой. А погрузка после обеда, сразу из-за стола в автобус, красноречиво намекнула, что всё развлечение кончилось.
Улицу чистили три дня. Думалось, будет же ей, проклятой, конец. Вот тогда разделимся на бригады, как-нибудь всё войдет в норму. Наконец, точка. Первая радость – закончили и объект, и рабочий день на 2 часа раньше (в 18.30). Дотянули, выдержали испытание. А испытание-то было впереди.
Разошлись на следующий день бригады по объектам. Бригада Змейкова - установка парапетов, дорожных знаков (стальных столбов в котлованы 2х метровой глубины). Бригада Ицыгина – отсыпка и укладка бетонной «плиточкой» (1м х 1м) конусов – скатов вокруг опор мостов и эстакад, установка бордюра. Бригада Ковалева – обустройство подземных переходов – бетон, асфальт. И особый разговор о бригаде Киреева – их объектом была знаменитая Яма. Сейчас я бы ее назвал отстойником ливневого коллектора всего микрорайона.
Яма – бетонный подземный куб метров по 6 в каждой из сторон на 2/3 была забита жидкой грязью. Требовалось вытащить вручную всю грязь и потом кем-то будут установлены насосы. Вероятно, можно было сделать наоборот: по методу земснаряда, чем-то перемешать с водой и откачать насосом пульпу. Но зачем, когда есть студенты. И ямной бригаде выдали ведра, веревки и доски (чтобы можно было стоять в Яме и не засасывало). Такая уж техническая задачка.
У Змейкова оказалась своя техническая проблема – вырой- ка лопатой узкую двухметровую ямку! Что первые полметра приходилось зачастую пробиваться через бетон, раствор, битый кирпич, или просто сложенные друг на друга бордюры – мелочь. Ломом пробьешь, помучешься – а вот дальше как? Змеёвской лопатой! Что это? Обычная штыковая лопата, вместо черенка приваренная к 2,5 метровой трубе. И вторая такая же, но согнутая пополам на манер мотыги. Чтобы вытаскивать из ямы землю…
У Ковалева и Ицыгина обошлось без новейших приспособлений, ворочай и ладно. Одна мелочь относительно подземных переходов. Прежде чем дойти до асфальта или бетона, требовалось расчистить место от мусора. Строительного! Кирпич, бетон, земля, доски, да еще всё перепутано проволокой и арматурой. Хочешь – ковыряй ломом, хочешь – лопатой, хочешь - выдергивай, что выдернется, руками. Лопаты пионерские к тому времени уже обрезали в длину до нужного размера, но ширина-то их никуда не делась, да еще с зазубренными краями. (Автоген – не болгарка). Вот и бывало, загребешь лопатой, подымаешь из кучи, а она широченная да неровная, как зацепится за какую-нибудь гадость. Кувырк и всё высыпалось! А куча цела, машина за машиной, и всё вроде не уменьшается.
Но мусор, так или иначе, заканчивался. Асфальт! Правда, прежде чем его класть, требовалось вымести площадку из плит до блеска. Два дня мели, скребли лопатами. А ветер степной, город пыльный, да кругом стройка. Как дунет – мети снова. Пока не пришел компрессор, который сдул все в полчаса, до укладки асфальта не могли добраться. Но и добрались, не обрадовались.
С первого дня в Набережных Челнах стояла жара. Но пока весь отряд работал длинной полосой, а все-таки в одном месте, с питьем проблемы не было. Выдали от Камдорстроя металлический заплечный термос. Прогуляешься, но попьешь. Но вот бригады расползлись, и стал термос переходящей игрушкой. День пьешь, три облизываешься. Фляг ни у кого нет, ехали не в чистое поле, а в город. Да и что там фляга на такой жаре. Так и маялись, пока хитроумный Ясончик не свинтил с какого-то краника маховичок. Берёг, носил его в кармашке у сердца. Теперь стал доступен городской водопровод, но вода в нем была – бр-р.
Так вот, жара еще не была жарой, пока не привезли асфальт. Вот тут началось пекло. Горели подошвы, горели глотка и ноздри. Закроешь глаза и видишь, почти воочию, прозрачная, булькающая, фонтанирующая вода. Навязчивое видение. Тяжко, но это было пока наверху. Когда стали асфальтировать под землей…
Мерзкий запах, пот на глаза, ничего не видно кроме густого пара, и где-то вдалеке – пятном лампочка. Как-то, таща носилки, я шмякнулся головой об верх проема. Не видел, кто подхватил носилки, ноги сами вынесли наверх, на воздух. Отлегло… Отлегло, так вперед, готовы новые носилки! После дня такой работы Маслов ночью кричал во сне: «Задохнетесь, отходите к реке!» и добавлял что-то по-английски.
Другим доставалось не меньше, каждому на своем месте. От разговоров, что что-то надо делать не так, Васька приходил в бешенство. А Генка, комиссар, только приговаривал: «Вы за чем приехали? За туманом?». Да, Перин был бесхитростно груб, но при этом открыт и по-своему простодушен. Снисаренко, это было видно, злей и гораздо опасней. С ним требовалось держаться настороже. Недаром Козлевич напевал: « Жить Вася Перин не дает, жить Вася Перин не дает, а Снисаренко уж – снимает пояс…». (На мотив тети Нади).
Чем труднее было ворочать, тем больше они нас подгоняли. Стало страшно просыпаться. Васька всех расталкивал с матюками. Быстрее, никаких линеек, раньше других отрядов на завтрак, и работать, работать. Едешь в автобусе, а мысль одна – неужели сейчас уже доедем? Чем же всё это кончится?
Конец наступил разом, две трети отряда свалилось в дизентерии. Дня за два до того прошла гроза с ливнем – перемена погоды, которую все так жаждали. И началось. Где-то что-то подмыло, обрушился водопровод. Лагерь «Кама», где мы жили в палатках, сел на привозную воду. Затем случился аврал в бригаде Ицыгина (ежедневная наша работа допоздна и без выходных авралом не считалась). А тут было что-то срочное; им вывалили три последние машины бетона в самом конце дня.
Сидим, подходит автобус. Только разместились – «Борька зашивается!». Довезли до них, все хватают лопаты и вперед. А автобус за следующей бригадой…. Короче, закончили, когда уже светили звезды. Приехали, в лагере попить нечего, умыться и не спрашивай. Танька Кириченко сидит за ужином, а пальцы в белой краске!
Ночью обозначились первые подстреленные, у одного, другого, третьего пошла дикая рвота. И слабость. Человек не мог подняться, выбраться из палатки, его выворачивало тут же, у кровати. Поставили ведра, пошла в ход хлорка.
Резко освободили одну палатку, заболевших перебросили туда. Утром обозначилось, что перевели не всех. У меня, например, рвоты не было, но как пробудился, попробовал встать – завертело, зашатало, перед глазами зайчики. Короче – в тот же изолятор.
Дело, конечно, было не в дизентерии. Я, кстати, знал по детским воспоминаниям, что это за болезнь – и не верил. Чтобы так: неимоверная слабость, галлюцинации, голова в тумане. Боялся, что у нас холера. Поговаривали в то время о ней глухо уже второй год.
А состояние было - представить тошно. Зовет, к примеру, Егоркин с соседней кровати: «Дай ведро». Смотрю, не понимаю. «Да вон, у Ильина!». А кто такой Ильин?! Пока пытался собрать мысли – готово дело! Ведро больше не нужно, уже вывернуло.
На следующий вечер - колонна «Скорых помощей». От обычных советских до каких-то огромных, ненаших. Говорили «Мерседес». Первыми вывезли изолированных. Но пока сидели в приемной больницы, «Скорые помощи» все прибывали и прибывали. Пополнили нас теми, кто с утра вышел на работу, а свалился уже днем.
Так вот, о дизентерии. Первые двое суток в больнице я, как и все остальные, проспал. Просыпались на завтрак, обед, ужин и снова вповалку. А, встав на третий день, я убедился, что нет у меня ни слабости, ни головокружения, ни поноса. Кончилась дизентерия! Но держали положенных две недели. Таблетки, которые нам выдавали горстями, я, правда, потихоньку прятал в наволочку. А, по большому счету, требовалось нам всем не лечение, а хороший отдых.
Но отряд не исчез, Васька Перин, уж не знаю с чьей помощью, продолжал числить на работах полный состав. Хотя выходили единицы, уцелевшие. Уцелели не самые сильные, а самые разумные, сумевшие сберечь часть сил и для себя лично.
И дальше заработало то самое жесткое сито. Не все, приходившие из больницы, возвращались в бригады. Не все из уцелевших намерены были работать до конца. Беспрецедентный мор сменился беспрецедентным отливом. Если в какой-то момент работала треть отряда, после возвращения всех – осталась половина. На оставшихся легла вся работа. И произошло странное – сразу стало легче. То ли приноровились, то ли дожди, грязь и холод легче жары. А может быть в нашем СУ на всех стало хватать приличной сносной работы. Ведь дрянь и мусор мы больше не ворочали.
Даже на Яме дело пошло веселее. Те ведра, которые и зачерпнуть тяжко, и вывалить, вытряхнуть – задача для мощных рук и плеч – были оставлены. Грязь поднимали в бадье воротом, сразу вываливали на носилки и оттаскивали. Уже показалось и дно… Да видно не судьба! Рванул особенно сильный и затяжной дождь, и грязи за одну ночь нанесло столько, сколько не было и в начале работы. Круг замкнулся.
Впрочем, и лето, и работа шли к концу. Васька носился по Челнам, искал выгодные работенки. О бригадах уже не вспоминали, работали мелкими группами.
Нашу бригаду, бригаду Ковалева, по уезду милейшего бригадира Саши вообще аннулировали. Из больницы я вышел в бригаду Змейкова. Бригаду! Кроме меня там были Пучок и Марс. Через пару дней выписался Мишка Кураченков. Но вчетвером мы проработали только до конца недели. С понедельника я был переброшен в бригаду Ицыгина, выламывать и переставлять на новое место гранитный бордюр. От Борькиной бригады остались только бригадир и название: на бордюре кроме меня работали Баранов, Ясончик и Мак. Мак от Змейкова, остальные – ковалёвские. А оставшиеся бойцы Бориса – Козлевич и Штирлиц (Картавенков), вместе с нашим Сергеем Ивановым – клали плитку на другом, дальнем переходе.
До кучи, для количества, в каждую из таких групп добавляли девчонок, какую-либо из трех (как мы говорили, «трех лошадушек»). Иногда Васька снимал и поварих. Получил такое право, после дизентерии его еще назначили командовать и лагерной кухней. Васька говорил: «Их там на кухне до .уя, им там не′ .уя делать». Поварихи были на ставке, их писали под чужими именами (убывших, но еще числившихся бойцов). По-моему, эта наивная ловкость совсем не пригодилась, наряды закрывались другими методами. Теми, что велись от веку.
Последний объект, выпавший мне на долю - укладка все той же плиточкой (метр на метр) двора жилого дома. Дорожки, площадки. Старший – Гаврош (Букреев), так как Яма к тому времени уже лопнула. И три бойца: Савченков, Баранов и я. Инструмент – штыковые лопаты и крючья. Работали мы там неделю. Красота! К тому же Васька как-то очень удачно закрыл нашу работу. И погода устоялась, стало теплее, выглянуло осеннее солнце.
Обедали в городской столовой. В первые дни брали только алюминиевые ложки, на третий кто-то догадался взять и вилку, а в последний – Гаврош показал нам всем и затем демонстративно помешал в стакане чайной ложечкой. А не черенком, как мы до этого поступали. Это было уже признаком скорого возвращения к цивилизации.
В БАМовской тайге, в отличие от Камаза, подсобной работы не требовалось.

Здравствуйте,Николай!
Спасибо за контактный телефон
Может найду возможность позвонить,так как за пределами вашей родины проживаю
Газета за 82-й год у меня есть,а за 84-й нет
Пришли материалы за конец 60-х начало 70-х,но в педеэшнике и страшно за них браться(объем работы большой!)
Если что-то интересное есть в номере за 84-й,то пришлите,пожалуйста(или может уже будем на "ты"?) в формате jpg
А у меня от "камаза" по моей глупости не осталось фотографий! Прошу-прошу прислать своих-как об стену горох!
С уважением,
Владимир

Здравствуйте, Владимир. Мой телефон 8.903.174.34.89 В вашу обширную базу пока никого добавить не могу, все, кого удалось вспомнить (с 1978 по 1986) у вас уже внесены. Вот только с Черемныхом я не разобрался, не нашел среди выпускников. А по фотографиям Камаза 75 , прошу прощения, он третий в ряду, а вы внесли его четвертым. Кроме того, рассмотрел, седьмая в этом же ряду (последняя карточка) – Клавдия Токпаева.
По газетам. Раскопал две: 27 августа 82 года и 23 марта 84 года. Если нужны – пожалуйста!
Фотографии по Камазовскому строй отряду. Получил подтверждение, что есть несколько штук, обещаю добыть. Попытаюсь еще выйти на Вана, у него они были наверняка, вот только сохранились ли.
Привез фото одногрупников. Есть все до одного, но качество ужасное. Все-таки постараюсь что-то сделать. Благодарю за добрые слова по моим «мемуарам». Допишу обязательно.

На сайте"одноклассники" не нашла никого из ровесников,не говоря -уж о сокурсниках или одногруппниках. Закончила МИХМ ,энергетический Ф-т в 1958году!

Здравствуйте, Владимир. Сейчас усиленно припоминаю, у кого еще могут быть фото, потом пройдусь по вашей базе контактов. Выходные буду в отъезде, на следующей неделе сообщу свои личные координаты. Кстати, поищу там среди бумаг, что завалялось. Был у меня один номерок михмовской газеты, может быть пригодится для вашей коллекции.В общем, сообщу все новости. И постараюсь сам кого-нибудь расшевелить. Успехов и добрых новостей!

Владимир, здравствуйте. Вот, набил текст, была такая возможность. Если хотите, почитайте.Включать в ваш сайт я не прошу, тем более, что неизвестно, смогу ли ухитриться набить продолжение. Пока оно от руки.
Воспоминания Николая Александрова.

Вступление. Слово о стройотрядах и стройотрядниках.
Студенческие строительные отряды. Неотъемлемая часть ВУЗов нашего советского времени. Я не оговорился: ВУЗов, а не студенческой жизни. Далеко не каждый студент побывал в ССО, а тем более – прошел их. Но те, кто прошел, никогда об этом не жалели.
В стройотряды попадали трояким способом (и даже четырехъяким). Во-первых: по принуждению и из боязни последствий. Во-вторых: за компанию и из любопытства. В-третьих: добровольно, зная куда едешь.
И четвертая, забытая было, категория – те, кто ехал в ССО по расчету, с далеко идущими жизненными планами.
Кто-то из ребят ограничивался одним сезоном. Но уж те, кто побывал в отрядах дважды, как правило, ехали и в третий раз. Четвертое лето, конечно, лагеря. А затем кое-кто закатывался и на пятый сезон. Влекло ли их что-то, кроме желания заработать? Наверное, каждый ответил бы по-своему.
Лично я прошел три стройотряда. Хорошо ли заработал? Да, неплохо. Столько, сколько и можно было заработать. Не срубить, не загрести, не наварить, а именно заработать. Скажут сейчас – невелика гордость!... На вещи можно смотреть по-разному. Для парня моих лет, моего круга – выложить на стол приличную сумму своих, кровно добытых рублей – значило тогда почувствовать себя настоящим человеком. И мне кажется, так оно и должно быть, между прочим, во все времена.
Но дело не только в деньгах, дело еще в людях! Весь первый год учебы мне так и не удавалось обрести свой собственный МИХМ, в котором я не чувствовал бы себя чужаком, и о котором без смущения мог говорить кому угодно. И вот в стройотрядах нашел то, чего мне так не хватало во время нашей институтской учебы – серьезных крепких парней, знающих цену себе и цену жизни. Речь не о друзьях, друзья – это единичное, их можно встретить где угодно и среди кого угодно, как повернет счастливый случай. Нет, разговор о среде, социуме, в котором комфортно находится душой; о мирке, которому ты принадлежишь и хочешь принадлежать.
А в институте! В аудиториях и коридорах эти ребята были затеряны среди суетных девчонок и нелепых гнусавых преподавателей…. Да уж, из песни слово не выбросишь! Так устроена психика: сохраняются не самые светлые, или темные, а самые сильные впечатления. Ведь нам, органикам, почему-то не доставались лучшие силы кафедр, о которых с вежливым почтением вспоминают потом текашники и криогенщики. Правда, мы переживали об этом гораздо меньше, чем, вероятно думали студенты гордых факультетов. Как говорится, хотите гордиться – гордитесь. Хоть из худших, но лучшие. Все наши носо-задирания остались по эту сторону. А в большом мире - мы все МИХМ без различия пола и возраста. Все «михи», как выражалась в наш адрес одна пожилая сторожиха.
Стройотряды же выглядели, как крупный разносортный помол, отсеянный от легковесной пыли бесцеремонным ситом. Сито это и было первым годом, в который попадали все, без разбора. Написал «все», и тут же спешу себя одернуть! Те, кто не боялся и знал, что за него есть кому заступиться, избежали и первого года. С нашего потока, например, к стройотрядам и близко не подъезжали Оля Флорина, Слава Ким, Шура Филимонов, Миша Москвин, Марина Беленова… Кто знаком с преподавательским и прочим составом михмовского многоэтажного муравейника, сам без труда переберет нужные фамилии. И убедится, что как правило, так и было. И исключения подтверждали правило!
Например, Александр Ильин, наш товарищ по Камазу и Воскресенску. Сын прапорщика с военной кафедры, о котором впоследствии так тепло рассказал Дмитрий Зыков. Не упомянул только о его характерных прозвищах. Называли Николая Александровича «Солнышко» и «Батя». Так вот, сын этого самого Бати работал с нами рука об руку, и хорошо работал. Поясню лишь, что я имел в виду под исключением. За Камаз Саша Ильин неплохо получил, что у его собригадников, знавших, как и все мы, методику подсчета (мы не раз и не два прикидывали, по скольку же нам выйдет) и фактическую наработку по бригаде – легкое недоумение. Как так? Всех постригли, а про одного забыли? Оказалось, Александра выручила одна фраза из его письма домой: «Заработаем мы за месяц рублей по двести, а если штаб не зажмет, то по триста». Нет, Ильину не подкинули лишнего, по блату, он получил столько, сколько и должен был получить за свою работу… Сколько получил бы и любой из нас, будь у нас папа – прапорщик на кафедре.

Раздел 1. Труд.

Итак: Камаз75, БАМ76, Воскресенск 77…. Мне и моим товарищам достались суровые отряды. Ни Вася Перин, ни Витя Сорокин, ни Анатолий Георгиевич Ряузов мягкостью характера не отличались. Отличались подходом к поставленной задаче.
Васька гонял всех в хвост, и в гриву лично, ежедневно и бесцеремонно. Одновременно мог сам встать с лопатой к бетономешалке и горбить со всеми до самого обеда.
Сорокин был вежлив, но тверд и самолюбив. Воспитывал на наглядных примерах, публично карая собственный штаб. Изгнал завхоза Кулешова, добился исключения врача Лены. Парадоксальным было наказание для непокорных – отстранение от работы. Но действовало. Отряд состоял исключительно из добровольцев – новобранцев не было. Все знали: не поработаешь – не заработаешь. А там и турнут, следом за завхозиком.
Ряузов же был не столько суров, сколько беспощаден. Его боялись. Знали – не помилует! Напрягала и дистанция, на которой он всегда держал бойцов. Он никогда не вел ни личных, ни коллективных бесед. Сухой протокол. И расправы были не воображаемые. Из отряда вылетели Пушкин, Глухов, Захаров. Даже помилование Карася не смягчило ситуации.
А гонять причины были.
Начнем по порядку, с Камаза. Быстро прошли первые развеселые дни. Особенно первый, когда все вышли, как на субботник. Без

Николай-Владимиру. Уточнил,как обещал, у Калитеевского В.Е. данные по его группе М53(79). Действительно, Леонид Савченков и Сержан Бекенов выпущены в М53, но 1980г. Бекенов внесен у вас в 501(75)т.е. в соответсвии с годом поступления. Принцип построения не соблюден, но решайте сами. А так,к слову, Сережа Бекенов был ходячей легендой - учился ровно десять лет.

Здравствуйте, Владимир. Ваш сайт – как наркотик, никак не выйду из плена. Всплывают фамилии, а проверить трудно, приходится шарить по годам и группам.
Две заметки по семейным парам. В группе Н50 (78) на фотографиях есть Козлова и Козловская, а в списке только Козлова. С Козловой не знаком, а вот Козловская – это бывшая Ольга Шашкина (Камаз75), она действительно вышла за Козлевича (Володьку Козловского). Вторая Оля-повариха (Раткевич) тоже здесь, они и были из одной группы. Так что Козловскую можно прописать в списке.
По 1977 году в неизвестных числится Тамара Буканова. Предполагаю, что это и есть Тамара Андрианова (Н56 – 77). Были у них дела с Букановым, поженились или нет, не знаю. Но на посторонний взгляд, если бы и сошлись, то не надолго.
Дальше. Группа А55 (79). Фамилия Аганеса – Арзуманян. Почему помню? У нас с их группой были общие занятия по физкультуре. Я хорошо помню и Обухова, и Иноземцева, и Мишу Зыкова (такого крупного парня трудно не запомнить). Не говоря уже про Андрюху Серокулова.
По 1977году нет Владимира Талдыкина. Он – точно выпускник. За год уверен, группы не знаю.
По 1979году нет Нодара Манушарова, Николая Рыбина, Серика Сейдуманова. Последний с ТК, и точно выпускник 1979 года. Это, пожалуй, наиболее крупная фигура из всех выпускников, если судить по политической мерке. Он – вице-губернатор Алма-Аты. Тут нет сомнений. Во первых, я точно помню, что он Турарович, во вторых – опознал по фотографии. Есть современный снимок в том же ракурсе, в каком он у меня на Воскресенской фотке.

Здравствуйте еще раз, Владимир. Никак не расстанусь, как занудливый гость. Прочитал последний ваш вопрос… Честно говоря, хотел, чтобы меня вспомнили однокашники, без собственного напоминания. Итак, завершающие данные, про Николая Александрова. Год поступления – 1974, в группу О15 (она же потом Н50). Через 2,5 года большой скандал с привлечением крупных сил деканата – жуткого Глебова Николая Семеновича, как раз в канун реорганизации факультетов. (Декан Макаров со студентами практически не расправлялся, всё делал Глебов). Успели бы уйти на Механический, к Соломахе Г.П., кто знает?.
В результате отстал от своей группы на год. Своим, похоже, в новой группе не стал, иначе бы они внесли в список сами. Таким образом, Н50 (80).
Попутно к вопросу по сообщению Рыженкова Вяч. Зав. кафедрой НХТ был проф. Майков Виктор Павлович. Может быть в 1974 г. еще Зыков Д.Д. но, по крайней мере в 1976, уж точно Майков.

Здравствуйте, Владимир, это еще раз я. Не знаю, приложится ли у вас куда стройотрядовский фольк, но вспомнил, что обидел ребят, БАМовцев 1975 года, не привел слов их песенки. Они демонстрировали ее нам, правда не прижилось, забила Камазовская «алера-опа». Тем не менее, честно приведу и ее. Потом в Воскресенске77 в день строителя Карасев выдал ее на «ура».
(песня в передаче Карася)
Я половых сношений не имею,
Уже без малого семь лет.
Не потому, что не умею,
А потому, что его нет.
Прошу простить за выраженье,
Не знал, откуда быть беде.
На столб с высоким напряженьем
Сходил по маленькой нужде.
С овчинку небо показалось,
Вдруг искры вдоль и поперек,
О, боже мой, какая жалость!
Остался только уголек. (и повтор первого). Мотив – «28 панфиловцев» - их было только 28, а за спиной была Москва.
И еще. В песенке про «Магирус» был и первый куплет. Зейгерман его потом забраковал, он не укладывался в сценарий. Выступление ведь начиналось: «Мы никого не называем и не высмеиваем, это просто один день одного строительного отряда.», а в куплете упоминается МИХМ. Я знаю этот куплет по чистой случайности, дежурил по лагерю ночью в тот день, когда они сидели после отбоя в столовой и сочиняли свое будущее выступление ( Костромов, Ванштейн, Маслов, Бубликова, Зейгерман). А без этого самого куплета песенка лишилась завершенности и некоторой колоритности. Он звучал так:
По утрам в Магирусе все мы помещаемся
Набивайся доверху, сядь и не шуми.
Пусть опять по-черному водитель матюгается,
Тут вам не у Гнесиных, это едет МИХМ.
Пока всё. Прервусь все-таки на какое-то время. Может быть, припомню кого-то еще, или сооружу что-нибудь более менее связное. Большой привет и счастливо!